Неточные совпадения
Полицейские были довольны, что узнали, кто раздавленный. Раскольников назвал и себя, дал свой адрес и всеми
силами, как будто дело шло о родном отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в его квартиру.
Возвратясь домой, он увидал у ворот
полицейского, на крыльце дома — другого; оказалось, что полиция желала арестовать Инокова, но доктор воспротивился этому; сейчас приедут
полицейский врач и судебный следователь для проверки показаний доктора и допроса Инокова, буде он окажется в
силах дать показание по обвинению его «в нанесении тяжких увечий, последствием коих была смерть».
Он на другой день уж с 8 часов утра ходил по Невскому, от Адмиралтейской до
Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или французский книжный магазин первый откроется, взял, что нужно, и читал больше трех суток сряду, — с 11 часов утра четверга до 9 часов вечера воскресенья, 82 часа; первые две ночи не спал так, на третью выпил восемь стаканов крепчайшего кофе, до четвертой ночи не хватило
силы ни с каким кофе, он повалился и проспал на полу часов 15.
При Людовике-Филиппе, при котором подкуп и нажива сделались одной из нравственных
сил правительства, — половина мещанства сделалась его лазутчиками,
полицейским хором, к чему особенно способствовала их служба, сама по себе
полицейская, — в Национальной гвардии.
Мы выбиваемся из
сил, чтоб все шло как можно тише и глаже, а тут люди, остающиеся в какой-то бесплодной оппозиции, несмотря на тяжелые испытания, стращают общественное мнение, рассказывая и сообщая письменно, что
полицейские солдаты режут людей на улицах.
Я веселее вздохнул, увидя, что губернатор и прокурор согласились, и отправился в полицию просить об облегчении
силы наказания;
полицейские, отчасти польщенные тем, что я сам пришел их просить, отчасти жалея мученика, пострадавшего за такое близкое каждому дело, сверх того зная, что он мужик зажиточный, обещали мне сделать одну проформу.
Проявления этой дикости нередко возмущали Райнера, но зато они никогда не приводили его в отчаяние, как английские мокассары, рассуждения немцев о национальном превосходстве или французских буржуа о слабости существующих
полицейских законов. Словом, эти натуры более отвечали пламенным симпатиям энтузиаста, и, как мы увидим, он долго всеми неправдами старался отыскивать в их широком размахе
силу для водворения в жизни тем или иным путем новых социальных положений.
Калинович только улыбался, слушая, как петушились два старика, из которых про Петра Михайлыча мы знаем, какого он был строгого характера; что же касается городничего, то все его
полицейские меры ограничивались криком и клюкой, которою зато он действовал отлично, так что этой клюки боялись вряд ли не больше, чем его самого, как будто бы вся
сила была в ней.
Мы оба обвинялись в одних и тех же преступлениях, а именно: 1) в тайном сочувствии к превратным толкованиям, выразившемся в тех уловках, которые мы употребляли, дабы сочувствие это ни в чем не проявилось; 2) в сочувствии к мечтательным предприятиям вольнонаемного полководца Редеди; 3) в том, что мы поступками своими вовлекли в соблазн
полицейских чинов Литейной части, последствием какового соблазна было со стороны последних бездействие власти; 4) в покушении основать в Самарканде университет и в подговоре к тому же купца Парамонова; 5) в том, что мы, зная
силу законов, до нерасторжимости браков относящихся, содействовали совершению брака адвоката Балалайкина, при живой жене, с купчихой Фаиной Стегнушкиной; 6) в том, что мы, не участвуя лично в написании подложных векселей от имени содержательницы кассы ссуд Матрены Очищенной, не воспрепятствовали таковому писанию, хотя имели полную к тому возможность; 7) в том, что, будучи на постоялом дворе в Корчеве, занимались сомнительными разговорами и, между прочим, подстрекали мещанина Разно Цветова к возмущению против купца Вздолшикова; 8) в принятии от купца Парамонова счета, под названием"Жизнеописание", и в несвоевременном его опубликовании, и 9) во всем остальном.
Опасаясь, что вкусная и питательная уха, которою они привыкли подкреплять свои
силы, в непродолжительном времени отойдет в область предания, они настойчиво указывали подлежащей власти на угрожающую опасность, но так как в то время все вообще правительство было заодно с пискарями, то понятно, что и местная
полицейская власть не сочла себя вправе употребить энергические усилия, дабы пресечь зло в самом его зародыше.
Сия временная
полицейская мера имела
силу закона до самого восшедствия на престол покойного государя, когда разрешено было писать и печатать о Пугачеве.
Люди, имеющие служебное, деловое отношение к чужому страданию, например судьи,
полицейские, врачи, с течением времени, в
силу привычки, закаляются до такой степени, что хотели бы, да не могут относиться к своим клиентам иначе как формально; с этой стороны они ничем не отличаются от мужика, который на задворках режет баранов и телят и не замечает крови.
Он прыгнул вперёд и побежал изо всей
силы, отталкиваясь ногами от камней. Воздух свистел в его ушах, он задыхался, махал руками, бросая своё тело всё дальше вперёд, во тьму. Сзади него тяжело топали
полицейские, тонкий, тревожный свист резал воздух, и густой голос ревел...
Орлов работал и видел, что, в сущности, всё это совсем уж не так погано и страшно, как казалось ему недавно, и что тут — не хаос, а правильно действует большая, разумная
сила. Но, вспоминая о
полицейском, он всё-таки вздрагивал и искоса посматривал в окно барака на двор. Он верил, что
полицейский мёртв, но было что-то неустойчивое в этой вере. А вдруг выскочит и крикнет? И ему вспомнилось, как кто-то рассказывал: однажды холерные мертвецы выскочили из гробов и разбежались.
Вот вам и все. Не в князе тут
сила, а в том, что каков бы он ни был, он всегда огражден от всякой попытки Ихменевых и т. п. — своим экипажем, швейцаром, связями, наконец даже
полицейским порядком, необходимым для охранения общественного спокойствия.
Вместо того, чтобы хлопотать о перевозе счастливого артиста за городскую черту, Горданов, явясь к нему на другое утро, предъявил ему бумагу, по
силе которой всякая
полицейская власть обязана была оказывать Павлу Николаевичу содействие в поимке названного в ней артиста.
Было и в России и за границей впечатление, что друг против друга стоят две огромных
силы: самодержавие со своим всеохватывающим
полицейским аппаратом и неуловимый исполнительный комитет «Народной Воли», держащий в непрерывном трепете бессильную против него власть.
Так что не благотворительные общества и не правительство с своими
полицейскими и разными судебными учреждениями ограждают нас, людей достаточных классов, от напора на нас дошедшего и большей частью доведенного до последней степени нищеты и отчаяния бродячего, голодного и холодного, бездомного люда, а ограждает, так же как и содержит и кормит нас, опять-таки все та же основная
сила жизни русского народа — крестьянство.
Седок в шубке, протирая глаза, поглядел на
полицейского, отряхнул с себя снег и подумал:"Экой какой грозный: поди-ка, добейся его интонации!..
Сила!"
Комиссар свалился со стула на пол, Савина схватили тут же стоявшие
полицейские и увели
силой в другую комнату.
Парижская полиция, узнав об отъезде Мадлен де Межен в Брюссель, сообщила о том берлинской полиции, в
силу все той же международной
полицейской солидарности.
В
силу полицейских правил, всякий хозяин дома, гостиницы и даже частных квартир, отдаваемых внаем, обязан доносить полиции о приезде всякого иностранца с обозначением данных им хозяину сведений о его имени, звании и национальности, и таким образом всякий иностранец, проживающий в Бельгии более трех дней, бывает внесен в негласные
полицейские списки, о чем он даже не имеет никакого понятия, так как это делается не им, а его хозяином и даже без его ведома.
Язык подошел к испуганной цыганке и оговорил ее роковым «словом и делом». Ее окружает конвой;
полицейский чиновник грозно приказывает ей следовать за ним. Трясясь от страха, потеряв даже
силу мыслить, так внезапно нахлынула на нее беда, она хочет что-то сказать, но губы ее издают одни непонятные, дрожащие звуки. Покорясь беспрекословно, она следует за ужасным оговорителем.
Затихшие было толки о «новой послушнице» возникли снова с большею
силою. Говорили, впрочем, о роковом гостинце с еще большей осторожностью и за стены монастыря весть эта не выходила, так как монахини при одном имени
полицейского или подьячего трепетали всем телом и лучше решались, как это ни было для них трудно, воздержаться от болтовни со знакомыми богомолками о роковой монастырской новости, нежели рисковать очутиться в губернской канцелярии или сыскном приказе.